Концепция здания. Планировка особняка.

Интерьер

Если соображения, лежащие в основе проек­тов Гуэля и Лопеса, заключались в том, чтобы пре­одолеть время, абсорбируя и адаптируя старин­ные традиции, то центральная часть особняка Гуэль с трехэтажной музыкальной гостиной и ча­совней отражала желание Гауди управлять и ов­ладеть пространством. Особняк Гауди был великолеп­ным новаторским воплощением венецианского «палаццо», втиснутым в безнадежно узкое про­странство. С учетом ограниченного по размерам фасада здания стремления Гауди были направле­ны на понимание и воплощение открытого плана дома и устремленных вверх форм.

Центральная гостиная размерами девять на девять метров и высотой двадцать метров в самой высокой точке купола была сердцем всего дома. Пронизывающий три этажа удлиненный парабо­лический купол объединял весь особняк. На его первом уровне потрясающая лестница с откры­тыми узорчатыми перилами вела на галерею, на­висавшую над самой гостиной. На втором этаже деревянные панели закрывали галерею для музы -кантов. Над всем этим были искусно спрятаны спальни и ванные комнаты. Одной из необыч­ных особенностей купола было то, что он опи­рался на четырехугольник из скрепленных болта­ми чугунных балок, изготовленных на судоре­монтном заводе. Это наглядно демонстрирует, что даже здесь, среди откровенной роскоши, Гауди внедрял практичные и новаторские конструкции. Кроме того, в доме было предусмотрено цент­ральное отопление, хотя — как впоследствии вы­яснил Гауди — во влажном климате Барселоны оно имело смысл только в сочетании с вентиля­цией или кондиционированием воздуха. (Однаж­ды утром вся семья Гауди проснулась от ужасной духоты.) Освещение главной гостиной тоже было решено гениально: свет проходил через малень­кие круглые отверстия в куполе и рассеивался по всему помещению. Внутри особняка параболи­ческие арки стали в определенном смысле лейт­мотивом и объединяющей формой интерьера. Нагромождение декоративных деталей, различ­ных по текстуре и материалу, вызывает ассоциа­ции с восточным базаром. Однако простота и но­визна параболы соединяют их в единое целое.

В конце гостиной Гауди поместил домашнюю часовню, спрятанную за двумя гигантскими де­ревянными дверьми с инкрустацией, которые вы­глядели как огромный гардероб. Неглубокая мо­лельня, к сожалению, была разрушена во время гражданской войны — как и орган, на котором играла Исабель Гуэль. Часовня, выделявшаяся на фоне исключительной гибкости гостиной, явля­ется олицетворением моральной чистоты и бла­гочестия. Это был ловкий трюк. Гауди поставил с ног на голову функцию арабского хаммама, где халиф мог незаметно подсматривать за своим га­ремом. В доме Гауди наблюдатель вместо налож­ниц видел богослужение.

Дело в том, что участок земли под застройку был очень невелик — все-то 22 на 18 метров. Поскольку здание должно было выглядеть именно дворцом и отличаться роскошью, Гауди устремил его вверх.
Однако ни с одной из точек узкой улицы дом Гуэля не виден полностью. И оценить роскошь отделки можно лишь приблизительно. Если бы не... дымовые трубы, украшающие крышу дворца. Они выполнены в виде причудливых башенок — излюбленный прием архитектора, который он будет воспроизводить во многих своих проектах, превращая крыши домов в «волшебный сад».

В этом строении Гауди отошел от любимого мавританского стиля и вернулся к неоготике. Дворец Гуэля построен в стиле Ар Нуово.

Если рассматривать здание с точки зрения постмодернизма, то особняк Гуэль всего лишь «профессионален». Пространства и помещения раскрываются одно за другим, как действия в пьесе. С пола до потолка настроение зрителя и атмосфера здания тщательно просчитаны. Оно почти символично со своей огромной централь­ной гостиной, раскрывающейся, как гигантский звучащий колокол. Гауди изобразил «мировой порядок», приправленный небольшой дозой ка­толицизма. Погреб — это ад. Центральная гости­ная, объединяющая всю устремленную вверх кон­струкцию, символизирует одновременно землю и небо, тогда как крыша — это рай. Гуэль гово­рит со зрителем на языке искупления и воскресе -ния. Этот дом — священный дворец для земного князя.

В особняке Гуэль Гауди впервые получил воз­можность создать сюжетную картину, в которой смешивались мифология, аллегория и аналогия. Общий эффект от убранства — несмотря на сме­шение исторических стилей — в конечном итоге формируется в ощущение, которое очень точно выразил Марио Прац: «Период античности, с которым эти художни­ки «конца века» предпочитали сравнивать их эпоху, представляет собой долгие сумерки Ви­зантии, мрачную апсиду, сверкающую тяжело­весным золотом и кровавым пурпуром, с которой на нас смотрят загадочные лица, варварские и одновременно благородные, с расширенными зрачками неврастеников».