Нелюдимый?

Памятник Гауди

Распространенное мнение о Гауди как о неуживчивом отшельнике вступает в противоречие с легкостью, с которой он находил преданных и восхищенных его талантом друзей.

Многочисленные свидетельства говорят нам о том, что он никогда не забывал о таких мелочах, как день рождения дочери Гуэля Исабель, и о том, что он добросовестно исполнял роль любимого дядюшки, принося детям пирожные и печенье.

К 1905 году домашняя жизнь Гауди постепенно замедлялась, входя в неспешный деревенский ритм. Он переехал жить в один из двух домов в парке Гуэля, второй дом занимал адвокат дон Мартин Триас Доменеч. Гауди вскоре подружился с сыном соседа, Альфонсо. По вечерам после школы Альфонсо спускался вниз, чтобы встретить Гауди. Они вместе пешком поднимались на холм, и Гауди, зажав под мышкой свернутый номер «La Veu de Catalunya», расспрашивал Альфонсо, как работали строители в его отсутствие. Он интересовался посетителями, учебой Альфонсо, его семьей и друзьями. По воскресеньям Гауди и Альфонсо иногда совершали прогулки к морю в район Барселонета, а затем возвращались домой мимо памятника Колумбу, через бульвар Рамблас и готический квартал. Иногда Гауди в компании Матамалы, своего кузена Жозефа Гауди Померо-ла или доктора Сантало часами сидел на волноломе. Он признавался Матамале, что счастливейшим временем для него были вечерние часы, когда он слушал доктора Ллобера, читавшего отрывки из своего перевода Гомера на каталонский.

Возможно, в Альфонсо он видел сына, которого у него никогда не было. Прогуливаясь с Альфонсо, он часто останавливался, чтобы поболтать со знакомыми. Позже, освещенный лучами заходящего солнца, он поворачивался к мальчику и говорил: «El Catalana es llaminer» — «Каталонцы все сладкоежки». После этих слов он заходил в El Caballo Blanco, чтобы купить Альфонсо угощение и послушать местные сплетни.

Затем они медленно шли к воротам парка, где вступали в разговор с привратником Карлосом. Позже Альфонсо вспоминал, что эта беседа представляла собой монолог Гауди, который комментировал события политической и культурной жизни. Альфонсо также вспоминал, что как-то раз Гауди, прежде чем войти в ворота собственного элизиума, долго обсуждал Вагнера с двумя местными пастухами.

Но после болезни в 1910, стиль жизни Гауди приобрел те очертания, которые усилились в старости. Он совершенно перестал обращать внимание на обустройство собственного жилища, следить за собой и придавать какое-либо значение комфорту. Его жилище, и без того предельно скромное, постепенно превращалось в подобие монашеской кельи.

В его комнате всегда было пусто — кроме кровати и небольшого стола в ней не было ровным счетом ничего. И еще — книги, сложенные стопками на полу, большой кульман и ворох бумажных рулонов — чертежи его зданий.

Гауди появлялся дома лишь для того, чтобы проспать несколько часов. Рано утром, еще в предрассветный час, он покидал дом и отправлялся на стройку. Возвращался затемно, когда работы на строительстве прекращались из-за наступления темноты.