Испано-американская война 1898 года

В Испании эти растущие противоречия со­провождались насилием. К середине 90-х годов жестокие проявления анархизма, которые рань­ше оставались изолированными и спорадически­ми, стали привычными приметами политическо­го ландшафта. Тем не менее все это заслонила собой кубинская катастрофа 1898 года.

В 1895 году падение цен на сахар привело к восстанию на Кубе, которая в то время была ис­панской колонией. Действия властей были бы­стрыми и жестокими. На остров послали ге­нерала Вейлера, которого «Нью-Йорк джорнал» окрестил «мясником». Его тактика выжженной зем­ли и изоляции фермеров в концентрационных лагерях доказала свою эффективность. Но если переговоры могли бы вернуть восставших в лоно государства, то жестокости концентрационных лагерей лишь укрепили их решимость сбросить испанское ярмо.

Соседство Кубы и Соединенных Штатов до­бавило проблем. Американцы утверждали, что Куба, «лишенная своих естественных связей с Испанией и неспособная существовать самостоя­тельно, может дрейфовать только в сторону Североамериканского союза».

Непрочные дипломатические отношения меж­ду Старым и Новым Светом находились на грани разрыва. 25 апреля 1898 года, после потопления американского линкора «Мэн» в бухте Гаваны, была объявлена война. Она продолжалась всего две недели. Война не ограничилась Кубой. Ма­нила, Гавайи и Гуам пали один за другим. «Чу­десная маленькая война» была окончена, и оста­валось только доставить 24 000 деморализован­ных испанских солдат домой. По Парижскому договору, подписанному в декабре 1898 года, Пуэр­то-Рико, Гуам и Филиппины переходили непо­средственно к Соединенным Штатам, а Кубе была предоставлена номинальная независимость — под защитой расположенных на острове амери­канских морских баз.

Для Испании война стала катастрофой и уни­жением. Это отразилось на «разочарованном по­колении» 98-го года — необыкновенно талантли­вой группе, к которой относились Ортега-и-Гассет, Унамуно, поэт Антонио Мачадо. Для многих испанцев первое десятилетие двадцатого века было насыщено трудностями — как в экономике, так и в искусстве. Тем не менее для Гауди это самый творческий и успешный период его долгой карьеры. Находясь в безопасности под покрови­тельством Гуэля, он был свободен от каких-либо финансовых забот. Растущая загруженность тре­бовала большего делегирования полномочий. Вклад Беренгера в общее дело оставался, как всегда, значительным. Недавно получивший зва­ние архитектора Хуан Рубио-и-Бельвер (родом из Реуса) благодаря помощи своей матери полу­чил работу в мастерской Гауди. Следующий заказ знаменует повышение статуса Рубио с помощника до «сотрудника». Гауди повезло. Рубио был красноречивым оратором, блестящим теорети­ком, добросовестным исполнителем и с точки зрения идиомы модернизма подавал большие на­дежды.