Политические события

К концу девятнадцатого века для многих ин­теллектуалов возрождение католицизма превра­тилось в гибрид искусства ради искусства, сим­волизма, декаданса, дендизма, гомосексуализма и садизма. Для многих, ищущих духовности и восприимчивых к новейшим сенсациям, за по­добный католицизм пришлось заплатить ужас­ную цену. Творчество было результатом длитель­ного духовного кризиса — Рескин, Хольман Хант и Бодлер сошли с ума.

К концу столетия поляризация общества становилась все более сильной. С одной стороны, расцветали анархизм, тредюнионизм и богемность, а с другой — иерархи католической цер­кви, истеблишмент и все более реакционное пра­вительство пытались навязать свою власть.

Растущая нетерпимость и страх перед дегра­дацией отразились и на мире искусства. Оскорб­ленный пьянством, распутством и антиклерикаль­ной направленностью бала Искусств, скульптор Жозеф Ллемона решил остановить разложение.

В Испании эти растущие противоречия со­провождались насилием. К середине 90-х годов жестокие проявления анархизма, которые рань­ше оставались изолированными и спорадически­ми, стали привычными приметами политическо­го ландшафта. Тем не менее все это заслонила собой кубинская катастрофа 1898 года.

В 1895 году падение цен на сахар привело к восстанию на Кубе, которая в то время была ис­панской колонией. Действия властей были бы­стрыми и жестокими. На остров послали ге­нерала Вейлера, которого «Нью-Йорк джорнал» окрестил «мясником».

В Барселоне не готовятся к революциям по той
простой причине, что рево­люция здесь всегда готова.
 

Во вторник, 15 июля, радикальный политик Эмилиано Иглезиас стоял перед Каса дель Пуэб­ло и в присутствии многотысячной толпы заяв­лял, что честные рабочие не должны «защищать интересы Комильяса, Гуэля и Мауры, которые пресмыкаются перед папой римским».

В воскресенье, 18 июля, последние рекруты промаршировали по Рамбласу к своим судам. «Барселона теперь больше похожа на Порт-Артур», — писали газеты.

В эту «трагическую ночь» Гауди взобрался на крышу своего дома и ходил вдоль парапета. Оби­татели парка находились в относительной без­опасности, защищенные близким соседством по­лицейского участка, открытого всего за шесть недель до этих событий. Но Гауди волновался за своего кузена Гауди Померола, который жил в Poble Nou и находился прямо на линии огня.

За одну ночь в центре города были разграбле­ны двадцать три церкви и монастыря. Огненный шар заходящего солнца высвечивал облака дыма и пляшущие языки пламени.

На фоне разрастающегося и богатеющего Эйшампле быстро поднимались древние формы Каса Мила. Но за беспрецедентным строительным бу­мом Барселоны лежал, выражаясь словами Генри Джеймса, «ропот гигантской человеческой мель­ницы».

На протяжении почти всего девятнадцатого века текстильную промышленность Каталонии сотрясали спорадические вспышки луддизма. Известная в промышленных кругах семья Гуэль часто становилась мишенью этих беспорядков. В 1836 году была разрушена фабрика Бонаплата, а в 1855 году убили ее технического директора.

Однажды, ближе к концу жизни, когда Гауди прогуливался, полицейские, приняв его за бродягу, велели ему остановиться. Они стали задавать ему вопросы на кастильском, а он отвечал на каталанском наречии. В Испании тогда велась борьба с «каталонским национализмом», и полицейские, разозлившись, приказали архитектору, чтобы тот говорил на «правильном испанском», если не хочет угодить за решетку. Когда один из офицеров понял, что перед ними не бродяга, а сам Гауди, полицейские решили замять дело. Но Гауди продолжал весело болтать по каталонски, провоцируя стражей порядка. В конце концов, его забрали в участок на четыре часа.